ReligioonРелигия
Religion
Religioon
Йосеф Франк (1923-1987)
Был ли доктор теологии Аба Гомер раввином всей еврейской общины Эстонии, или только Таллинна, я не знаю, но в нашей компании он остался самым важным лицом в Таллинне. Когда он во время больших праздников держал речь в синагоге, то синагога была полна, и казалось, что все евреи Таллинна пришли его слушать. Я был тогда маленьким мальчиком, но помню как он стоял в черном сюртуке и в цилиндре и держал речь. Его идиш был очень похож на немецкий, и говорили, что свое образование он получил в Германии (что его и погубило).
Мы его видели только на свадьбах, когда он венчал молодых, а на таких "молокососов" как мы он внимания не обращал. Но один случай остался на всю жизнь в моей памяти. О нем стоит рассказать.
Дело было в последний день 1938 года. Моя двоюродная сестра выходила замуж и мне, 15 летнему юноше, дали задание поехать за раввином и привести его в синагогу на "хупе". Полтора часа я бегал по остановкам такси. Был канун христианского Нового года, и все такси были нарасхват. Поняв, что к назначенному времени я такси не получу, я взял извозчика и поехал к раввину. Лошади были хорошие, с бубенцами, сани широкие и удобные. До того как войти в дом, я объяснил извозчику, что он будет везти раввина еврейской общины, и поэтому я очень прошу его «ехать красиво», что тот и обещал сделать.
Когда я поднялся к Гомеру в квартиру и объяснил ему, что не достал такси, но что внизу ждут сани, то это ему не понравилось. Но время не ждало. Взяв его коробку с цилиндром, мы спустились к саням, и он сел очень недовольный. Я покрыл его ноги одеялом, и мы поехали. Вечер был теплый, лошадь бежала красиво, бубенцы звенели. Проехав половину пути, я тайком оглянулся на раввина и увидел, что тот доволен. Когда мы подъехали к синагоге, он взял мою руку и сказал: «Спасибо, я не знал, что на санях так приятно ехать!». Раввин остался доволен, я остался доволен, и извозчик был доволен (хорошо было платить за проезд деньгами дяди).
После событий 1940 года я потерял раввина Гомера из виду, но когда год спустя началась война и стало ясно, что Прибалтику придется отдать немцам, стали эвакуировать предприятия, имущество и людей. Каждый, кто хотел, мог ехать. Поезда уезжали каждый день, и этими эшелонами воспользовались многие еврейские семьи, в том числе мои родители и родители моей жены.
Раввин Гомер занял совершенно противоположную позицию. Получив образование в довоенной Германии, у него остались самые лучшие воспоминания от немецкого народа. Он стал говорить, что не надо эвакуироваться, что немцы очень культурный народ. «Ну хорошо, притеснят нас немного, но зато мы будем жить у себя дома, а что представляет из себя сегодня Россия? Темнота и невежество» - говорил он. Надо сказать, что очень многие, особенно верующие люди, слушали его. Я помню, как моя покойная мама уговаривала своего двоюродного брата: «Давид, поедем, у нас ведь там родственники, а что тут будет? Ты ведь помнишь, какими были молодые ребята, которые приехали из Австрии?» (после «Аншлюсса» Австрии Германией эстонское правительство впустило в страну небольшое число еврейских беженцев из Австрии). На что дядя Давид ответил одной фразой: «Раввин сказал, что не надо ехать». И мы уехали без него… Такого же мнения был старый друг моего отца Аарон Грузин.
Осенью 1944 года, после возвращения в Эстонию, знакомые эстонцы говорили мне, что фашисты одели на шею раввина собачий ремень и так волокли его через весь город в тюрьму, а люди смотрели, притом многие смеялись и издевались над ним… Но в свой последний путь раввин Гомер шел с гордо поднятой головой, только слезы лились в его еще красивую черную бороду.
В список евреев Таллинна подлежащих уничтожению занесены:
14. Гомер, Аба сын Моисея
62. Всевиев, Давид сын Исака
69. Всевиев, Яков сын Давида
112. Грузин, Аарон сын Исака
Да будет благословенна их память.
Если раввин Гомер был для нас детей далеким человеком, то кантор Таллиннской синагоги Иосиф Гуревич был близким и дорогим. Мы все без исключения были для него «майне киндер» (мои дети). Этот человек сыграл очень большую роль в развитии еврейской музыкальной культуры в Таллинне. Будучи глубоко верующим человеком, он был исключительно добрым, и принимал близко к сердцу судьбы каждого из нас.
Впервые я увидел его стоящим на «бима» (амвоне) синагоги, и тогда он казался мне очень важным. Наше более близкое знакомство началось в первом классе Таллиннской Еврейской Гимназии, где он преподавал пение и Танах. На уроки пения он приходил с маленьким концертино, с которым он, кажется, никогда не расставался. Он учил нас петь красивые еврейские песни и любить музыку. А на уроках Танаха рассказывал с таким воодушевлением, что мы всегда сидели тихо и внимательно его слушали. Возможно, что именно тогда он привил мне интерес к иудаизму и, хоть я человек и не верующий, я до сих пор интересуюсь Танахом и всем, что касается философии иудаизма.
Эстонцы, у которых более вековая традиция певческих праздников, и у кого очень высоко развита культура хорового пения, очень высоко ценили наш синагогальный хор и во время больших праздников приходили его послушать.
В начале войны, в отличие от раввина Гомера, Гуревич всем советовал эвакуироваться вглубь России. Он благословил тех, кто добровольно ушел на фронт или был мобилизован в Красную армию. Сам он тоже эвакуировался.
Война закончилась. Эстонский корпус Советской Армии был размещен вокруг Таллинна, и все свое свободное время мы, бойцы корпуса, стали проводить в городе. И вот однажды осенью 1945 года, гуляя по городу, я вдруг услышал: «Иоселе, майн кинд!», и сразу попал в объятия нашего кантора. Он обнимал меня крепко-крепко, и слезы лились у него от радости. Я не знаю, что думали прохожие, увидев все это, но сегодня, сорок лет спустя, будучи сам уже дедушкой, я не могу писать эти строки без волнения. Когда я рассказал об этой встрече своим друзьям, то они улыбнулись: «Да не только тебя, он нас всех так встречал». Да, мы все были для него «его дорогие дети», а для нас он был действительно нашим духовным отцом.
Кантору Гуревичу принадлежит руководящая роль в восстановлении религиозной жизни в Таллинне, но об этом я скажу позже.
Умер наш дорогой кантор в пожилом возрасте в начале 1950 годов, и похоронен на Таллиннском еврейском кладбище [ (1876-1951) M.P. ]
Одна из его дочерей приехала в конце 1930-х годов в Палестину, но я не знаю, жива ли она еще
[Ямима Ром (Гуревич) приехала в Палестину в 1933 году. Умерла в Тель-Авиве в 2004 году (M.P.)].
До того как закончить рассказ о канторе Гуревиче, надо отметить, что он и его семья сделали много для развития эстонской музыкальной культуры. Во многих странах мира известен Эстонский Академический Мужской Хор под управлением профессора Густава Эрнесакса. Так вот, кантор Гуревич, до самой своей смерти, был постановщиком голоса этого хора со дня его создания. Его дочь Анна Класс является профессором Таллиннской консерватории по классу рояля, и много выступала на концертах. [Подробнее здесь ]. Его внук Эри Класс является главным дирижером Эстонского театра оперы и балета «Эстония», и много раз дирижировал оперой и балетом в Большом театре и Дворце съездов в Москве.
Предполагают, что первые евреи поселились в Эстонии в середине XIX века, и так как Эстляндская губерния России была за «чертой оседлости», то все они имели льготы для выбора места жительства. К концу века в Таллинне – тогдашнем Ревеле – жило уже примерно полторы-две тысячи евреев. Своей синагоги у них не было, так как евреям запрещалось иметь в городе недвижимое имущество.
В последнем десятилетии XIX века город Ревель посетил брат Николая II. Улицы, по которым он должен был проехать, были покрыты коврами. На краю дороги стояли старейшины еврейcкой общины, и когда кортеж приблизился, они опустились на колени, и старший общины Страж преподнес на позолоченном подносе прошение евреев города. В своем прошении они писали, что евреи Ревеля являются людьми, которые заслужили у царя государя право жить в Ревеле, но у них нет своей синагоги, и поэтому еврейская община просит разрешить приобрести в городе участок земли для постройки синагоги.
Так как речь шла о здании для выполнения религиозного культа, то через 8-9 месяцев их просьба была удовлетворена. Кто был архитектором здания, и когда его построили, я не знаю, но думается, что к началу века синагога открыла свои двери.
[«Большая» синагога была заложена в 1882 году, и закончена в 1884. В 1876 году евреям, проживающим в Эстляндской губернии, уже разрешалось покупать недвижимость, так что история с прошением кажется не очень правдоподобной. Кроме того, автор пишет, что визит брата Николая II состоялся в последнее десятилетие века, когда синагога была уже построена. (М.Р.)]
Снаружи это было довольно скромное двухэтажное каменное здание, почти в центре города
[На ул. Маакри 5 (M. P.)]
В здании, кроме самой синагоги, было еще помещение для канцелярии, маленький зал для свадеб, помещение для хора и две квартиры – для кантора и для шамеша. Рядом с помещением синагоги был еще бейт-кнесет, или как его называли – «маленькая синагога», где религиозные евреи собирали миньян и молились каждый день. Если по моим расчетам в синагогу вмещалось около 2000 человек, то в «маленькой» синагоге было примерно 100 мест. Изнутри наша синагога была не хуже других, может быть немного скромнее… В нашей памяти это скромное здание осталось как центр иудаизма Таллиннских евреев.
Во время Второй Мировой войны немцы использовали синагогу в качестве склада Германских войск группы «Норд». Во время бомбежки города Советской авиацией 7 марта 1944 года синагога сгорела, и евреев, вернувшихся из эвакуации, встретили только руины сгоревшей синагоги.
Осенью 1944 года немцев изгнали из Таллинна и в город стали возвращаться эвакуировавшиеся в тревожные дни 1941 года. Вернулся и кантор Гуревич. Став во главе общины, он стал немедленно хлопотать о синагоге.
Восстановить старую синагогу было невозможно, и, несмотря на то, что половина городских строений было уничтожено, власти нашли возможность дать в распоряжение общины довольно просторное помещение на втором этаже одного дома
[на ул. Крейцвальди (М.Р.)].
Получив это помещение, кантор Гуревич собрал группу активистов, из которых было выбрано правление, куда входили:
Председатель: Гуревич
Габе: Аранович
Члены: Эйдус, Дитман и Патов
Евреи города, узнав о сооружении синагоги, жертвовали деньги с большой радостью. Наш друг Бер Дитман, который тоже входил в правление синагоги, вспоминает, что денег хватало. На мой вопрос о том жертвовали ли и те евреи, которые до войны жили в Советском Союзе и только после войны поселились в Таллинне, он затруднился ответить, но думал, что жертвовали.
Дитман вспоминает: «Как-то пришел ко мне кантор Гуревич и сказал, что у него был пастор церкви «Олевисте», у которого находились все 15 томов Талмуда, которые он до прихода немцев взял из синагоги, а теперь, узнав, что евреи строят себе синагогу, решил вернуть. Гуревич просил, чтобы я поехал за ними, а одну тору возвратил священник одной православной церкви, который тоже взял ее из синагоги».
К осенним праздникам синагога, примерно на 200 человек, была оборудована, и всем было сообщено, что в канун еврейского нового года – Рош Хашана – синагога откроет свои двери.
То, что происходило при открытии синагоги осенью 1945 года можно с уверенностью назвать полным триумфом иудаизма. Сама синагога, лестница на второй этаж, и довольно большая площадь перед синагогой были полны народу. Пришли коренные Таллиннские евреи, были и те, кто поселился в Таллинне сразу после войны. В городе жило много офицеров армии и Балтийского флота, и очень многие из них также пришли в синагогу. До сих пор я помню слова моей покойной матери, которая мне сказала: «Это было невероятно, вместе с нами были офицеры от лейтенантов до генералов и адмиралов, в парадных мундирах в орденах! Они пришли, хоть Советская власть почти тридцать лет долбила им в голову, что Бога нет, но ничего не поделаешь, наша религия была и будет всегда.»
Кантор Гуревич вышел на подиум в полной своей красоте. Помогал ему при богослужении его старый помощник еще с довоенных лет, обладатель прекрасного тенора Абрам Лейзерман. Люди, которые были в синагоге, открыли окна, чтобы богослужение было слышно и на улице, и можно себе представить, что чувствовал в этот вечер наш дорогой кантор.
Такая же картина наблюдалась и в Судный день – Йом кипур, но на этот раз главным событием стал не первый вечер и «колнидре», который пел, как и до войны, Абрам Лейзерман, а следующий день, когда читали молитву «Изкор».
По воспоминаниям Бер Дитмана, вся синагога плакала, наш дорогой и хороший кантор плакал большими слезами и еле-еле сдерживал громкие рыдания. Ничего удивительного здесь не было, ведь только четыре месяца назад закончилась война, и каждому было кого оплакивать, а кантор Гуревич оплакивал каждого в отдельности, и всех вместе.
На этом вспышка иудаизма в Таллинне закончилась. Во время следующих праздников офицеры и их семьи уже не пришли, очевидно им «где-то кто-то что-то сказал». А если приходили одинокие, то в штатском…
После этого жизнь синагоги вошла в обычную колею, а после смерти кантора Гуревича, спала почти до нуля.
В 1965 году во главе общины стал Шолом (Лёва) Минков, человек из старой, почтенной еврейской семьи. Человек, для которого судьбы его народа, его история, традиции, чаяния были неотрывны от его собственной жизни.
Выходец из семьи, где высоко чтили основы еврейской жизни, он считал своим первейшим долгом возрождение и укрепление религиозных устоев, усиление чувства национальной гордости, причастности к судьбе гонимого, но вечного народа. Целеустремленный, энергичный, несмотря на свой возраст и серьезные болезни, он невероятными усилиями поднял престиж религиозной жизни общины, и сегодня очень трудно переоценить ту громадную работу, которую он проделал.
Шолом Минков стал во главе общины во время ее самого большого послевоенного кризиса. Во первых, власти города решили снести дом в котором находилась синагога, а во-вторых они-же решили закрыть еврейское кладбище под предлогом, что там нет больше места для захоронений, хоть рядом был большой пустырь.
После долгих поисков, на краю города был найден для синагоги маленький, одноэтажный домик, который был на грани развала [на улице Ластеайа / Магдалена (M.P.)]. Требовался немедленный и серьезный ремонт. Был организован сбор средств среди евреев города, и, хоть многие и откликнулись с готовностью на призыв Минкова "не дать исчезнуть синагоге", собранных средств явно было недостаточно. Шломо Минков обратился за помощью к более многочисленным и сильным общинам Риги и Ленинграда, и те не остались безучастными - недостающие средства были собраны. Ремонтом и оборудованием помог Минкову старый строитель Абрам Гландт. Домик был отремонтирован, переоборудован под синагогу, и вскоре действительно стал центром еврейской религиозной жизни.
Наряду с вопросом о синагоге, на повестке дня стоял и неотложный вопрос о спасении еврейского кладбища. Не найдя понимания у местных властей, Минков начал прямую и откровенную борьбу с местным начальством и обратился в высокие Московские инстанции. Упорство и настойчивость возымели действие - прежнее решение было отменено, а пустырь вместе с кладбищем обнесли забором. Святое для Таллиннских евреев место, где с начала века находили последнее успокоение их предки, было спасено. Но можно себе представить сколько тревог и волнений пришлось пережить Ш. Минкову, сколько провести бессонных ночей.
А сколько мелочей приходилось одолевать ежедневно! Ведь там-же, на отвоеванном кладбище, была организована поливка цветов, а для этого пришлось проводить водопроводную сеть, были очищены дорожки. И теперь, в дни поминований, евреи могли собираться у могил своих близких, и, как в прежние тысячилетия, над ними звучали слова священной молитвы.
Формы еврейской религиозной жизни Ш. Минков стремился укреплять и словом, и делом. Как были удивлены и обрадованы евреи Таллинна, когда в один прекрасный день они получили извещение о том, что мацу на Песах можно будет получать в синагоге! Ведь до этого, более двадцати лет, каждый пек мацу сам! Помню, как у нас собирались подруги моей жены, и пекли мацу для трех семейств. На все дни пасхи мацы конечно не хватало, но на седер маца была обязательно. Дело было конечно не только в "удобстве" или "качестве" мацы, а в том, что она появилась и на столах многих евреев, которые сами не могли ее печь. Около 400 семейств ежегодно заказывали "рижскую мацу".
Покончив со всеми этими делами, Минков взялся за выполнение своей самой заветной мечты - сооружение памятника Таллиннским евреям, жертвам фашизма. И началось его "хождение по мукам". Во всех официальных инстанциях грустно покачивали головами, словно сочувствуя горю евреев, и... отсылали в другое учреждение, отговариваясь одними и теми же словами: "от нас это не зависит". Но Ш. Минков не опускал рук, он снова и снова ходил по разным инстанциям, убеждая, настаивая, требуя, и он оказался сильнее. Правда, было получено не разрешение, а согласие на сооружение памятника на территории кладбища, но и этого было достаточно.
Скромная пирамида из камня, очень похожего на Иерусалимский, была воздвигнута в память погибших. На черной, мраморной плите горели слова неутихающей боли, общности чувств и судеб. Каждый год между Рош Хашана и Йом Кипур у памятника устраивают митинг, произносятся слова моливы, и все Таллиннские евреи окружают памятник плотным кольцом.
В синагоге при кладбище осталась в память от Минкова металлическая менора высотой почти метр, которая была сделана по его рисунку его зятем Владимиром Цитроном на Таллиннском судоремонтном заводе, конечно тайно. Рассказ о том насколько хорошо это было сделано, надо писать отдельно.
Совершенно новая полоса в жизни Ш. Минкова началась после того, как СССР приоткрыл свои ворота для выезда евреев в Израиль. Ш. Минков не только помогал многим подготовиться к отъезду, но и сам стал готовиться к репатриации. И вот 15 июля 1978 года настал долгожданный и счастливый час: Шолом вместе с женой прибыл на землю предков. В аэропорту его встречали торжественно - не только члены его семьи, но и многочисленные друзья, некоторых из которых он не видел несколько десятилетий. Взволнованный встречей и возвращением в Израиль, о котором он мечтал всю жизнь, Шолом прямо из аэропорта попросил повезти его в Иерусалим к стене плача. Он не мог, не хотел начать новую жизнь не помолившись в этом святом для каждого еврея месте, не коснувшись руками тысячелетних камней стены. Лицо Шолома в тот миг светилось подлинным счастьем. В тот день, в доме своих внуков, он за праздничным столом сказал, что это самый счастливый день в его жизни.
Увы, тот, наверное самый радостный для Шолома Минкова день, оказался и его последним днем. После обеда он прилег отдохнуть, и заснул навсегда. Ему было 75 лет.
Известие о его кончине охватило скорбью всех знавших его, всех бывших и настоящих Таллиннских евреев. От него осталась в рукописи книга об еврейских обычаях, традициях и праздниках, которую он писал для своих внуков до того, как открылись ворота СССР для выезда в Израиль, чтобы те могли и своих будующих детей учить еврейству. Эта рукопись хранится в семье Минковых как дорогая реликвия дедушки.
Похоронили его на Масляничной горе, и если Вы будете там, разыщите его могилу и помолитесь в память о замечательном человеке, так верившим в свой народ, и так много сделавшим для его национального и религиозного сохранения.
Да будет благословенна его память!