Mälestused-Jutustused
Воспоминания/Рассказы
Memoirs/Stories

Эйно Баскин

Из книги «За железным занавесом», Перона, 1993

Перевод с эстонского Инны Теплицкой

Беззаботное детство

Я родился 17 июня 1929 года в семье служащих. Так обычно пишут во всевозможных автобиографиях и анкетах. Мой отец, Хирш Баскин (друзья звали его Харри), по профессии был коммивояжер. Он работал во многих фирмах Эстонии, дольше всего – в таллиннском «Текстиле» и лет двадцать колесил по стране и городам Европы. Я позднее так же исколесил весь Советский Союз. Отец был образованным человеком, отлично владел немецким языком, немного знал и английский. По-латышски и по-немецки он говорил с детства, т.к. родился и жил в Риге, и только в 1920 г. перебрался в Таллинн, где женился на моей будущей маме. Ее девичье имя – Мария Рааге (все знакомые звали ее Машей). Она работала косметологом-парикмахером, хотя окончила экономический факультет Тартуского университета. Позднее, в 1933 г. она открыла на ул. Вене парикмахерский салон «Базиль», где и сегодня находится парикмахерская «Юнор». Я не знаю, почему мама поменяла профессию, возможно, думала, что парикмахер заработает больше, чем экономист. В любом случае, материальное положение нашей семьи в буржуазной Эстонии было хорошим. Не самым лучшим, но все-таки хорошим. Мне не надо врать, что происхожу из бедной рабочей семьи, вынужденной зарабатывать на хлеб, трудясь, день и ночь, чтобы прокормить своего единственного сына. Нет, такого не было. Мои родители, как и все нормальные люди в капиталистическом обществе, работали много, но только днем. Ночью же они спали или пировали в белых и зеленых залах «Эстонии». У нас не было собственного дома или дачи, не владели мы и личной яхтой. Мы жили в трехкомнатной квартире на ул. Рауа 13. Можно сказать, единственным предметом роскоши в нашей семье был автомобиль «Моррис», купленный отцом в 1938 г. в кредит. Он срочно продал машину на следующий год, потому что часто между моими родителями возникали из-за нее ссоры. Я тогда еще не понимал, почему они ссорились. Мне было всего 10 лет. Стремясь уберечь ребенка от своих дел, родители переходили на идиш, которого я не знал…

Я часто думал над вопросом, почему евреи, особенно жившие в Советском Союзе, не говорят на своем языке. Никто это толком не мог мне объяснить. Может быть, это связано с тем, что наиболее способные еврейские ремесленники и торговцы с давних пор переселялись в другие страны и входили в новые семьи, где быстро ассимилировались. Но ведь из СССР в течение многих лет выезд был запрещен! Именно в этом вопросе еврейское самосознание имеет жалкий вид. Даже в Биробиджане (Еврейской Автономной области) – я был там на гастролях 4 раза – евреи говорят на русском языке. В Биробиджане еврейской речи вообще не слышно. Там, правда, имеется еврейская национальная столовая, но кроме чеснока и вареной рыбы под уксусным соусом я там ничего из еврейской национальной кухни не увидел. Между прочим, евреи уксуса не употребляют. Вообще же еврейская кухня очень вкусная, особенно сладкие блюда. В Биробиджане об этом не могло быть и речи! Конечно, снабжение там было слабенькое, но я там был и в те времена, когда еще не было особых проблем с питанием, все- таки кое-что из продуктов доставали. Дом культуры, где проходил наш концерт, носил имя А.С.Пушкина, что с одной стороны, было смешно, а с другой – грустно. Правда, в день нашего концерта, но на дневном спектакле, играли комедию еврейского классика Шолом-Алейхема «Тевье-молочник». Между прочим, я видел этот спектакль в Москве в Еврейском театре, который сейчас, к сожалению, уже давно не существует. Я видел пьесу в исполнении актеров игравших ранее в одной труппе с талантливыми еврейскими актерами С.Михоэлсом и В.Зускиным. С.Михоэлс был убит в 1948 г. Но в Биробиджане пьесу играли на русском языке! Парадокс, который я объяснить не могу! Зачем же создавать Еврейскую Автономную область и говорить в ней только по-русски? Это было бы так же грустно, как если бы вдруг в Эстонии звучала только русская речь, - что может случиться, если не прекратится миграция.

29 мая 1988 г. всех евреев города пригласили в таллиннский Русский Драматический театр на вечер, посвященный организации Еврейского культурного общества. Я сказал в своем выступлении о примененном к нашему языку и культуре насилии, о многолетнем притеснении евреев. Весь зал встал, чтобы почтить память евреев, погибших в дни войны, а затем еще – деятелей культуры, которые были убиты в ходе репрессий. Советские евреи едва ли не единственный в мире народ, не умеющий говорить на своем языке. Поэтому я разделяю усилия эстонцев по сохранению национальной культуры, языка и обычаев. Это надо сделать любой ценой! У каждого народа должна быть своя культура, без нее человек, как дерево без коры.

В нашем доме кроме еврейского языка говорили по-эстонски и по-русски. Моя няня, тетя Нина, русская, была интеллигентной и культурной женщиной. Она много читала, в том числе русскую классику, знала наизусть Пушкина, Лермонтова, помнила много сказок. Ее сын, актер Николай Алексеев работает в Московском драматическом театре им. Н.В.Гоголя, снимался во многих кинофильмах и стал известным. К сожалению, няни уже нет с нами, она умерла в 1986 г. в возрасте 81 года. Мне кажется, что тетя Нина смогла меня многому научить – она была сердечная, честная, исполнительная, работящая. Очень требовательная, она в то же время, если это было нужно, не настаивала на своем. Она отдавала мне все свое свободное время и занималась мною даже больше, чем мама, которой всегда было не до меня, так как она работала с утра до вечера. Мама очень любила свою работу, очевидно, от нее я унаследовал свои организаторские способности. Мама хотела, чтобы вид всех ее клиенток изменялся к лучшему, чтобы они становились красивее. Она много ездила за границу, добывая новую аппаратуру и постоянно пополняя свои знания. Из различных источников она выписывала все новое, что касалось косметики и причесок.

Благодаря тете Нине, моим домашним языком стал русский. Но дома звучал и немецкий язык, ведь многие папины друзья говорили по-немецки. И, конечно, часто говорили по-эстонски, т.к. друзья и сослуживцы папы, как и коллеги мамы, были эстонцы. К тому же, у нас была домработница эстонка Аманда. Я не знаю другого столь искусного повара. Как она умела готовить, это просто фантастика! Очевидно, она научилась этому во время долгих лет работы поваром в Кадриоргском дворце. Аманда готовила так искусно, что члены нашей семьи с годами стали просто гурманами. Для здоровья это, конечно, вредно и оказало мне медвежью услугу – я всегда весил больше, чем надо, а от нескончаемых сладких блюд я стал страдать склерозом кровеносных сосудов. Благодаря тете Аманде я до сих пор люблю сладкие пироги и торты и порой напрочь забываю, что лакомиться ими мне категорически запрещено.

Учиться меня определили во Французский лицей. Из соучеников я мало кого помню, кроме известных сейчас эстонских адвокатов – Симона Левина и Александра Глюкмана, а также Георга Отса, который был старше и учился не в нашем классе. Было много знакомых и друзей, имена их, честно говоря, забыл, да они ни о чем бы и не сказали читателям. Вспоминаю, что был я очень шаловливым учеником. Отца и маму то и дело вызывали в школу из-за моих проделок. Однажды, я мячом выбил окно в директорском кабинете, в другой раз принес в класс ежа, нередко подменял у доски мелок куском сахара, съедал чужие бутерброды, как будто дома есть было нечего и т.д. В сравнении с моими героическими поступками проделки Йоозепа Тоотса в Паунвереской школе кажутся маленькими шутками. Если бы я был в школе таким же озорником как Тоотс, то по тогдашним меркам меня сочли бы просто успешным выдумщиком всевозможных хулиганских выходок. Я всегда был зачинщиком всех игр, такой, впрочем, в детстве была и мама. Она однажды сделала такой трюк – подговорила всех одноклассников принести с собой в школу зонты, и когда зашел классный руководитель, класс выглядел, как цыганский табор. Под маминым руководством все спели хором цыганский романс «Очи черные». Эта организованная выходка обошлась маме дорого – ее просто исключили из школы. Не помню, на каких условиях ее приняли обратно, но школу мама окончила, так как училась хорошо.

Английский колледж, Французский лицей и Вестхольмская гимназия были в Таллинне наиболее престижными учебными заведениями, где учились дети так называемых «сливок общества». Я к ним не относился, я был скорее из «сметаны общества». Но я провел с мамой примерно два года, скорее, два лета во Франции, где мама изучала косметологию в известной парижской фирме «Comolle». Позднее я жил год в Брюсселе у сестры мамы тети Лены Рааге. Она уехала в Бельгию в 1933 г., т.к. в Таллинне вышла замуж за бельгийца немецкого происхождения. В Эстонии она была популярной танцовщицей варьете. Она окончила балетную студию Герда Негго и танцевала более 10 лет в «Марселе» (сейчас «Вана Тоомас» на Ратушной площади) вместе с известными балеринами – Надеждой Таарна (мать Инны Таарна), Верой Леевер и др.

Итак, я немного знал французский – дети очень быстро усваивают языки – и за два лета так преуспел в нем, что, играя с детьми, говорил уже по-французски. Очевидно, поэтому мама решила отдать меня учиться во Французский лицей. Позднее я решил, что мама планировала уехать в Париж насовсем. Но папа был против. Тогда мне казалось, что отношения между родителями были очень теплыми, только позднее я узнал, что был не прав. Во Франции жил человек, которого мама очень любила. Он и пригласил маму приехать к нему. Очевидно, мама обдумала этот вопрос и решила его в нашу с папой пользу. В 1939 г., когда мне уже было 10 лет, папа, в свою очередь, захотел, чтобы семья переселилась в Америку. Я сегодня помню, как он пришел домой с билетами в руках и сказал маме: «Давай начнем собирать вещи!» На этот раз была против мама. Так что каждый раз кто-то из родителей не соглашался ехать, так я и остался на всю жизнь таллиннцем. Не знаю, что бы из меня вышло в Америке или Франции, но в Эстонии мне, по меньшей мере, доверили издать книгу. Может быть, в Америке или Париже я бы мог стать только типографским рабочим и разрезал страницы чьей-то новой книги.

Я хорошо помню школьных учителей и соучеников, хотя мало кого за эти годы встречал. Видимо, одна из причин этого в том, что я, единственный из одноклассников, посвятил свою жизнь театру. Те, о судьбе которых я хоть что-то знаю, занимаются другими делами: несколько капитанов, прокуроров, три адвоката, служащие, инженеры. Многие из них живут в Швеции, Канаде, Америке. Недавно я получил приглашение из Мельбурна (Австралия) на юбилей Французского лицея, куда, к сожалению, не смог поехать по состоянию здоровья. В школе я учился средне – иногда получал двойки, иногда – пятерки. Все, как и сейчас, зависело от настроения. Способности были, но и ленился я достаточно. Теперь живу на Пярну маантээ, обычно, гуляя с собакой, прохожу мимо улицы Лауристини и захожу во двор своего лицея (сейчас там 7-я средняя школа). Теперь ее профиль – английский язык, мой сын Роман здесь учился. Нельзя сказать, что меня очень растрогали стены моего бывшего лицея, но какое-то странное чувство все же появилось, когда в 1975 году я выступал в актовом зале этой школы перед учителями и школьниками. Проснулись воспоминания о былом, возникли знакомые ассоциации – смотри, здесь я поскользнулся, здесь, в коридоре, наказанный стоял в углу и т.д. Но так прекрасно, как описал школу в Паунвере Оскар Лутс в «Весне», я свои воспоминания возродить не берусь. Может, события моих школьных лет не были такими значительными, как у Лутса.

Во Французском лицее произошла моя первая встреча с театром. В 1938 г. в концертном зале «Эстония» проходил наш школьный концерт. Не помню, с каким праздником он был связан, может быть, был просто концерт без особого повода. В те годы знаменательных дат было меньше, отмечались только государственные и религиозные праздники. В советское время праздновали дни, посвященные разным специалистам: шахтерам, строителям, медицинским работникам, пулеметчикам и др. Словно людям надо было постоянно напоминать, что у нас имеются все эти профессии! В моем детстве ценилась каждая профессия, позволявшая заработать на хлеб, а к нему – кусочек масла. Мне поручено было прочитать на концерте отрывок из какого-то произведения на французском языке. Мне сшили черный костюм, нарисовали усы и намочили волосы, чтобы сохранить прическу. (У меня тогда было много волос на голове, а сейчас я почти совсем лысый, но среди немногих сохранившихся волос нет ни одного седого. Только борода седая, но этого никто и никогда не видел). О своем первом выступлении помню еще, что было много аплодисментов и что детей после концерта угостили сладостями и лимонадом.

Второй мой сценический опыт относится к 1940 г., когда мне было 11 лет. Расскажу об этом подробнее, т.к. мне думается, что именно это выступление определило мой выбор профессии. Тогда все было, как в настоящем театре. Все началось с того, что однажды папа позвал меня в театр на свою репетицию. Папа играл уже несколько десятков лет в самодеятельном театре Еврейского общества «Бялик». Театр располагался на ул. Карья напротив табачной лавки, сейчас там в подвале пивной бар. Отец был довольно известный в Эстонии комик и хороший характерный актер. Он играл много женских ролей – старух из еврейской классики и, конечно, обычные роли, как на эстонском, так и русском языках. Мне кажется, как актер он не сумел раскрыться до конца, может быть, в другой стране он бы стал профессионалом. А в Эстонии в то время еврею было трудно пробиться на профессиональную сцену. (Я из еврейских драматических актеров знаю только Хаима Друя, работавшего в «Ванемуйне», да «Эстонца» Харри Париса). Помехой для отца мог быть и языковый барьер, вернее, акцент, а возможно и общество, в котором он вращался. Иногда мне думается, что папа и сам не хотел стать актером, потому что дедушка никогда бы ему этого не позволил. Дедушка был портной, вернее, торговец, т.е. он продавал сшитые им изделия. Он владел в Риге небольшим магазином-мастерской и, очевидно, хотел, чтобы его сын тоже стал ремесленником. Но все же он предоставил папе возможность учиться и получить высшее образование. У отца было очень развито чувство юмора, он так смешно рассказывал всякие случаи и анекдоты, что никто не мог удержаться от смеха. Моя мама была тоже с большим юмором, до сих пор в ушах звучит ее смех, иногда она хохотала до слез. Тогда она, обычно, убегала в маленькую комнату, долго там успокаивалась и умоляла: «Ради Бога, больше не смешите, я не выдержу». Смех звучал в нашем доме часто, думаю, это стало одной из причин моей любви к шутке и юмору. Мне всегда казалось, что в нашей семье царят взаимопонимание, смех и хорошее настроение. Забот как бы и не было. Но, может быть, так только казалось десятилетнему мальчику?

Итак, папа играл в самодеятельном кружке, которым тогда руководил Антс Лаутер. Там я впервые встретился с Лаутером, и наша дружба длилась долго, до смерти знаменитого режиссера. Однажды, когда папа взял меня на репетицию, Лаутер спросил его, выступал ли я когда-нибудь на сцене. Получив утвердительный ответ, режиссер сразу же дал мне роль Пети в пьесе по повести В.Катаева «Белеет парус одинокий». Это была первая постановка советской пьесы в еврейском театре. Позже ее играли в Драматическом театре с актрисами Сальме Реег и Эллен Лиигер в главных ролях. Так что я играл ту же роль, что позднее исполняла Эллен Лиигер. Я успел выступить всего несколько раз, вскоре труппа распалась. Трудно сказать, почему так случилось, может быть, это связано было с приближающейся войной и политической ситуацией в Эстонии.

Первое выступление в этом спектакле я помню хорошо – я был одет в коротенькие штанишки, матроску и берет, с которого мама срезала помпон. Эта одежда превратила меня в мальчика-паиньку из аристократической семьи. Революционно настроенный Гаврик (имени исполнителя его роли не помню, но знаю, что в Эстонии он не живет) был босой, носил рваные брюки, а на голове – белый парик. Так, первая моя роль – паинька, серьезный и заносчивый мальчик. Отец играл шпика, который назойливо пытался выудить из меня сведения о Гаврике и его дедушке.

Я всегда запоминал слова роли быстрее, чем папа, поэтому он подозревал, что я тайно учу текст ночью. Но у меня просто была хорошая память. С давних пор я легко запоминаю тексты, особенно эстрадных номеров, теперь это уже, очевидно, результат опыта и привычки.

Еще в далеком детстве я почувствовал интерес к театру, очевидно, я был в папу. Он держал дома много пар очков, носы, маски, парики, которые он использовал в самодеятельном театре. Я иногда часами стоял перед зеркалом, строя разные рожи, и разговаривал на каком-то непонятном языке. Так как моя няня просто заставляла меня учить наизусть стихи и басни – Пушкина, Лермонтова, Крылова, я знал много стихотворных и прозаических произведений. Моими слушателями обычно были мама, папа, тетя Нина, иногда некоторые наши гости. В то время, когда родители были заняты на работе, моя няня была со мной. Она часто рассказывала мне истории об актерах и театре, меня окружали книги и различные куклы. Я даже организовал домашний кукольный театр, надевал на руки перчатки или варежки с нарисованными лицами, изображал различные образы, придумывал тексты на разных языках. Чаще всего я вел представление на английском, хотя им совсем не владел. Иногда на бумаге рисовал лица, вырезал их ножницами, приклеивал к длинным палкам и начинал представление, беседуя с ними. Или прикрывал куском материи свое лицо и произносил придуманный мной диалог. К технике у меня интереса не было, игрушки мои состояли, главным образом, из кукол и гномиков, оловянных солдатиков, собачек, кошек и прочей ерунды.

Один случай из моей жизни заставил меня еще больше полюбить театр. Об этом хочу написать подробнее, потому что он стал как бы решающим в моем дальнейшем обращении к искусству перевоплощения. Мне всегда нравилось изображать других людей. Уже работая в театре, я был счастлив, когда мне удавалось создать интересные характерные типы. Мне нравилось менять парики, полностью изменять свою внешность, походку, голос… Видимо, первый заряд я получил уже в 1937 г. Мне было 8 лет, когда отец повел меня на дневное представление в «Глория палас» (сейчас там Русский драматический театр), где, как сейчас помню, я увидел актера, вышедшего на сцену. Это был итальянец Франкарди. Недавно мне подарили энциклопедию на французском языке, где перечислены сведения о клоунах и артистах варьете всего мира, и Франкарди там посвящена целая страница Его настоящее имя – Макс Фактори. Он итальянский еврей, родившийся в 1883 г. и умерший в 1942г. Он знакомил публику с искусством перевоплощения в Италии, выступал много лет во Франции и Америке. Я больше в жизни не видал артиста такого уровня, пожалуй, только Аркадий Райкин мог бы с ним конкурировать. Помню, на сцене «Глория палас» была построена высокая большая кафедра, покрытая со всех сторон разноцветной материей. Артист вышел на сцену, поклонился, встал за кафедру и обратился к публике (если не ошибаюсь, на немецком языке): «Дорогие зрители, я покажу вам известных поэтов, композиторов и политиков. О каждом скажу вам, используя их высказывания или стихи, чтобы вам было легче их узнать. Если узнаете, кого я изобразил, прошу вас здесь, в зале громко прокричать его имя». И началось представление. Зал принимал в нем активное участие, потому что публика в основном состояла из детей. Все кричали, аплодировали, комментировали образы, созданные Франкарди. Помню, как актер исчезал на секунду за кафедрой, и когда он появлялся - перед нами был совершенно другой человек. Он использовал маски, но менялось не только лицо, но и одежда. Парик, нос, борода и другие атрибуты, очевидно, соединялись между собой с помощью проволоки. Когда он менял личность, маска снималась вместе с бородой. Мы узнавали Гете, Лермонтова, Пушкина, Наполеона, Сталина, Бетховена, Чайковского и т.д. Текст Наполеона говорился по-французски, Пушкина – по-русски, Гете – по-немецки. Радость узнавания привела зрителей в такой экстаз, что они просто ревели.

Помню, что, придя домой, я пытался все это изобразить. Быстро смастерил из старых шапок и одежды родителей костюмы, нарисовал усы и бороду и весь вечер выступал перед домашними. Наконец мама не выдержала: « Прекрати, пожалуйста. Иди, наконец, спать! Посмотри, на кого ты похож – лицо красное, просто пылает, да у тебя прямо жар!» Это эстрадное представление лишило меня покоя на всю жизнь. Позднее, будучи уже профессиональным актером, я часто использовал в своих программах маски и перевоплощения.