eja Mälestused-Jutustused
Воспоминания/Рассказы
Memoirs/Stories

Эйно Баскин

Из книги «За железным занавесом», Перона, 1993

Перевод с эстонского Инны Теплицкой

Беззаботное детство

Baskin Я родился 17 июня 1929 года в семье служащих. Так обычно пишут во всевозможных автобиографиях и анкетах. Мой отец, Хирш Баскин (друзья звали его Харри), по профессии был коммивояжер. Он работал во многих фирмах Эстонии, дольше всего – в таллиннском «Текстиле» и лет двадцать колесил по стране и городам Европы. Я позднее так же исколесил весь Советский Союз. Отец был образованным человеком, отлично владел немецким языком, немного знал и английский. По-латышски и по-немецки он говорил с детства, т.к. родился и жил в Риге, и только в 1920 г. перебрался в Таллинн, где женился на моей будущей маме. Ее девичье имя – Мария Рааге (все знакомые звали ее Машей). Она работала косметологом-парикмахером, хотя окончила экономический факультет Тартуского университета. Позднее, в 1933 г. она открыла на ул. Вене парикмахерский салон «Базиль», где и сегодня находится парикмахерская «Юнор». Я не знаю, почему мама поменяла профессию, возможно, думала, что парикмахер заработает больше, чем экономист. В любом случае, материальное положение нашей семьи в буржуазной Эстонии было хорошим. Не самым лучшим, но все-таки хорошим. Мне не надо врать, что происхожу из бедной рабочей семьи, вынужденной зарабатывать на хлеб, трудясь, день и ночь, чтобы прокормить своего единственного сына. Нет, такого не было. Мои родители, как и все нормальные люди в капиталистическом обществе, работали много, но только днем. Ночью же они спали или пировали в белых и зеленых залах «Эстонии». У нас не было собственного дома или дачи, не владели мы и личной яхтой. Мы жили в трехкомнатной квартире на ул. Рауа 13. Можно сказать, единственным предметом роскоши в нашей семье был автомобиль «Моррис», купленный отцом в 1938 г. в кредит. Он срочно продал машину на следующий год, потому что часто между моими родителями возникали из-за нее ссоры. Я тогда еще не понимал, почему они ссорились. Мне было всего 10 лет. Стремясь уберечь ребенка от своих дел, родители переходили на идиш, которого я не знал…

Я часто думал над вопросом, почему евреи, особенно жившие в Советском Союзе, не говорят на своем языке. Никто это толком не мог мне объяснить. Может быть, это связано с тем, что наиболее способные еврейские ремесленники и торговцы с давних пор переселялись в другие страны и входили в новые семьи, где быстро ассимилировались. Но ведь из СССР в течение многих лет выезд был запрещен! Именно в этом вопросе еврейское самосознание имеет жалкий вид. Даже в Биробиджане (Еврейской Автономной области) – я был там на гастролях 4 раза – евреи говорят на русском языке. В Биробиджане еврейской речи вообще не слышно. Там, правда, имеется еврейская национальная столовая, но кроме чеснока и вареной рыбы под уксусным соусом я там ничего из еврейской национальной кухни не увидел. Между прочим, евреи уксуса не употребляют. Вообще же еврейская кухня очень вкусная, особенно сладкие блюда. В Биробиджане об этом не могло быть и речи! Конечно, снабжение там было слабенькое, но я там был и в те времена, когда еще не было особых проблем с питанием, все- таки кое-что из продуктов доставали. Дом культуры, где проходил наш концерт, носил имя А.С.Пушкина, что с одной стороны, было смешно, а с другой – грустно. Правда, в день нашего концерта, но на дневном спектакле, играли комедию еврейского классика Шолом-Алейхема «Тевье-молочник». Между прочим, я видел этот спектакль в Москве в Еврейском театре, который сейчас, к сожалению, уже давно не существует. Я видел пьесу в исполнении актеров игравших ранее в одной труппе с талантливыми еврейскими актерами С.Михоэлсом и В.Зускиным. С.Михоэлс был убит в 1948 г. Но в Биробиджане пьесу играли на русском языке! Парадокс, который я объяснить не могу! Зачем же создавать Еврейскую Автономную область и говорить в ней только по-русски? Это было бы так же грустно, как если бы вдруг в Эстонии звучала только русская речь, - что может случиться, если не прекратится миграция.

29 мая 1988 г. всех евреев города пригласили в таллиннский Русский Драматический театр на вечер, посвященный организации Еврейского культурного общества. Я сказал в своем выступлении о примененном к нашему языку и культуре насилии, о многолетнем притеснении евреев. Весь зал встал, чтобы почтить память евреев, погибших в дни войны, а затем еще – деятелей культуры, которые были убиты в ходе репрессий. Советские евреи едва ли не единственный в мире народ, не умеющий говорить на своем языке. Поэтому я разделяю усилия эстонцев по сохранению национальной культуры, языка и обычаев. Это надо сделать любой ценой! У каждого народа должна быть своя культура, без нее человек, как дерево без коры.

В нашем доме кроме еврейского языка говорили по-эстонски и по-русски. Моя няня, тетя Нина, русская, была интеллигентной и культурной женщиной. Она много читала, в том числе русскую классику, знала наизусть Пушкина, Лермонтова, помнила много сказок. Ее сын, актер Николай Алексеев работает в Московском драматическом театре им. Н.В.Гоголя, снимался во многих кинофильмах и стал известным. К сожалению, няни уже нет с нами, она умерла в 1986 г. в возрасте 81 года. Мне кажется, что тетя Нина смогла меня многому научить – она была сердечная, честная, исполнительная, работящая. Очень требовательная, она в то же время, если это было нужно, не настаивала на своем. Она отдавала мне все свое свободное время и занималась мною даже больше, чем мама, которой всегда было не до меня, так как она работала с утра до вечера. Мама очень любила свою работу, очевидно, от нее я унаследовал свои организаторские способности. Мама хотела, чтобы вид всех ее клиенток изменялся к лучшему, чтобы они становились красивее. Она много ездила за границу, добывая новую аппаратуру и постоянно пополняя свои знания. Из различных источников она выписывала все новое, что касалось косметики и причесок.

Благодаря тете Нине, моим домашним языком стал русский. Но дома звучал и немецкий язык, ведь многие папины друзья говорили по-немецки. И, конечно, часто говорили по-эстонски, т.к. друзья и сослуживцы папы, как и коллеги мамы, были эстонцы. К тому же, у нас была домработница эстонка Аманда. Я не знаю другого столь искусного повара. Как она умела готовить, это просто фантастика! Очевидно, она научилась этому во время долгих лет работы поваром в Кадриоргском дворце. Аманда готовила так искусно, что члены нашей семьи с годами стали просто гурманами. Для здоровья это, конечно, вредно и оказало мне медвежью услугу – я всегда весил больше, чем надо, а от нескончаемых сладких блюд я стал страдать склерозом кровеносных сосудов. Благодаря тете Аманде я до сих пор люблю сладкие пироги и торты и порой напрочь забываю, что лакомиться ими мне категорически запрещено.

Учиться меня определили во Французский лицей. Из соучеников я мало кого помню, кроме известных сейчас эстонских адвокатов – Симона Левина и Александра Глюкмана, а также Георга Отса, который был старше и учился не в нашем классе. Было много знакомых и друзей, имена их, честно говоря, забыл, да они ни о чем бы и не сказали читателям. Вспоминаю, что был я очень шаловливым учеником. Отца и маму то и дело вызывали в школу из-за моих проделок. Однажды, я мячом выбил окно в директорском кабинете, в другой раз принес в класс ежа, нередко подменял у доски мелок куском сахара, съедал чужие бутерброды, как будто дома есть было нечего и т.д. В сравнении с моими героическими поступками проделки Йоозепа Тоотса в Паунвереской школе кажутся маленькими шутками. Если бы я был в школе таким же озорником как Тоотс, то по тогдашним меркам меня сочли бы просто успешным выдумщиком всевозможных хулиганских выходок. Я всегда был зачинщиком всех игр, такой, впрочем, в детстве была и мама. Она однажды сделала такой трюк – подговорила всех одноклассников принести с собой в школу зонты, и когда зашел классный руководитель, класс выглядел, как цыганский табор. Под маминым руководством все спели хором цыганский романс «Очи черные». Эта организованная выходка обошлась маме дорого – ее просто исключили из школы. Не помню, на каких условиях ее приняли обратно, но школу мама окончила, так как училась хорошо.

Английский колледж, Французский лицей и Вестхольмская гимназия были в Таллинне наиболее престижными учебными заведениями, где учились дети так называемых «сливок общества». Я к ним не относился, я был скорее из «сметаны общества». Но я провел с мамой примерно два года, скорее, два лета во Франции, где мама изучала косметологию в известной парижской фирме «Comolle». Позднее я жил год в Брюсселе у сестры мамы тети Лены Рааге. Она уехала в Бельгию в 1933 г., т.к. в Таллинне вышла замуж за бельгийца немецкого происхождения. В Эстонии она была популярной танцовщицей варьете. Она окончила балетную студию Герда Негго и танцевала более 10 лет в «Марселе» (сейчас «Вана Тоомас» на Ратушной площади) вместе с известными балеринами – Надеждой Таарна (мать Инны Таарна), Верой Леевер и др.

Итак, я немного знал французский – дети очень быстро усваивают языки – и за два лета так преуспел в нем, что, играя с детьми, говорил уже по-французски. Очевидно, поэтому мама решила отдать меня учиться во Французский лицей. Позднее я решил, что мама планировала уехать в Париж насовсем. Но папа был против. Тогда мне казалось, что отношения между родителями были очень теплыми, только позднее я узнал, что был не прав. Во Франции жил человек, которого мама очень любила. Он и пригласил маму приехать к нему. Очевидно, мама обдумала этот вопрос и решила его в нашу с папой пользу. В 1939 г., когда мне уже было 10 лет, папа, в свою очередь, захотел, чтобы семья переселилась в Америку. Я сегодня помню, как он пришел домой с билетами в руках и сказал маме: «Давай начнем собирать вещи!» На этот раз была против мама. Так что каждый раз кто-то из родителей не соглашался ехать, так я и остался на всю жизнь таллиннцем. Не знаю, что бы из меня вышло в Америке или Франции, но в Эстонии мне, по меньшей мере, доверили издать книгу. Может быть, в Америке или Париже я бы мог стать только типографским рабочим и разрезал страницы чьей-то новой книги.

Я хорошо помню школьных учителей и соучеников, хотя мало кого за эти годы встречал. Видимо, одна из причин этого в том, что я, единственный из одноклассников, посвятил свою жизнь театру. Те, о судьбе которых я хоть что-то знаю, занимаются другими делами: несколько капитанов, прокуроров, три адвоката, служащие, инженеры. Многие из них живут в Швеции, Канаде, Америке. Недавно я получил приглашение из Мельбурна (Австралия) на юбилей Французского лицея, куда, к сожалению, не смог поехать по состоянию здоровья. В школе я учился средне – иногда получал двойки, иногда – пятерки. Все, как и сейчас, зависело от настроения. Способности были, но и ленился я достаточно. Теперь живу на Пярну маантээ, обычно, гуляя с собакой, прохожу мимо улицы Лауристини и захожу во двор своего лицея (сейчас там 7-я средняя школа). Теперь ее профиль – английский язык, мой сын Роман здесь учился. Нельзя сказать, что меня очень растрогали стены моего бывшего лицея, но какое-то странное чувство все же появилось, когда в 1975 году я выступал в актовом зале этой школы перед учителями и школьниками. Проснулись воспоминания о былом, возникли знакомые ассоциации – смотри, здесь я поскользнулся, здесь, в коридоре, наказанный стоял в углу и т.д. Но так прекрасно, как описал школу в Паунвере Оскар Лутс в «Весне», я свои воспоминания возродить не берусь. Может, события моих школьных лет не были такими значительными, как у Лутса.

Во Французском лицее произошла моя первая встреча с театром. В 1938 г. в концертном зале «Эстония» проходил наш школьный концерт. Не помню, с каким праздником он был связан, может быть, был просто концерт без особого повода. В те годы знаменательных дат было меньше, отмечались только государственные и религиозные праздники. В советское время праздновали дни, посвященные разным специалистам: шахтерам, строителям, медицинским работникам, пулеметчикам и др. Словно людям надо было постоянно напоминать, что у нас имеются все эти профессии! В моем детстве ценилась каждая профессия, позволявшая заработать на хлеб, а к нему – кусочек масла. Мне поручено было прочитать на концерте отрывок из какого-то произведения на французском языке. Мне сшили черный костюм, нарисовали усы и намочили волосы, чтобы сохранить прическу. (У меня тогда было много волос на голове, а сейчас я почти совсем лысый, но среди немногих сохранившихся волос нет ни одного седого. Только борода седая, но этого никто и никогда не видел). О своем первом выступлении помню еще, что было много аплодисментов и что детей после концерта угостили сладостями и лимонадом.

Второй мой сценический опыт относится к 1940 г., когда мне было 11 лет. Расскажу об этом подробнее, т.к. мне думается, что именно это выступление определило мой выбор профессии. Тогда все было, как в настоящем театре. Все началось с того, что однажды папа позвал меня в театр на свою репетицию. Папа играл уже несколько десятков лет в самодеятельном театре Еврейского общества «Бялик». Театр располагался на ул. Карья напротив табачной лавки, сейчас там в подвале пивной бар. Отец был довольно известный в Эстонии комик и хороший характерный актер. Он играл много женских ролей – старух из еврейской классики и, конечно, обычные роли, как на эстонском, так и русском языках. Мне кажется, как актер он не сумел раскрыться до конца, может быть, в другой стране он бы стал профессионалом. А в Эстонии в то время еврею было трудно пробиться на профессиональную сцену. (Я из еврейских драматических актеров знаю только Хаима Друя, работавшего в «Ванемуйне», да «Эстонца» Харри Париса). Помехой для отца мог быть и языковый барьер, вернее, акцент, а возможно и общество, в котором он вращался. Иногда мне думается, что папа и сам не хотел стать актером, потому что дедушка никогда бы ему этого не позволил. Дедушка был портной, вернее, торговец, т.е. он продавал сшитые им изделия. Он владел в Риге небольшим магазином-мастерской и, очевидно, хотел, чтобы его сын тоже стал ремесленником. Но все же он предоставил папе возможность учиться и получить высшее образование. У отца было очень развито чувство юмора, он так смешно рассказывал всякие случаи и анекдоты, что никто не мог удержаться от смеха. Моя мама была тоже с большим юмором, до сих пор в ушах звучит ее смех, иногда она хохотала до слез. Тогда она, обычно, убегала в маленькую комнату, долго там успокаивалась и умоляла: «Ради Бога, больше не смешите, я не выдержу». Смех звучал в нашем доме часто, думаю, это стало одной из причин моей любви к шутке и юмору. Мне всегда казалось, что в нашей семье царят взаимопонимание, смех и хорошее настроение. Забот как бы и не было. Но, может быть, так только казалось десятилетнему мальчику?

Итак, папа играл в самодеятельном кружке, которым тогда руководил Антс Лаутер. Там я впервые встретился с Лаутером, и наша дружба длилась долго, до смерти знаменитого режиссера. Однажды, когда папа взял меня на репетицию, Лаутер спросил его, выступал ли я когда-нибудь на сцене. Получив утвердительный ответ, режиссер сразу же дал мне роль Пети в пьесе по повести В.Катаева «Белеет парус одинокий». Это была первая постановка советской пьесы в еврейском театре. Позже ее играли в Драматическом театре с актрисами Сальме Реег и Эллен Лиигер в главных ролях. Так что я играл ту же роль, что позднее исполняла Эллен Лиигер. Я успел выступить всего несколько раз, вскоре труппа распалась. Трудно сказать, почему так случилось, может быть, это связано было с приближающейся войной и политической ситуацией в Эстонии.

Первое выступление в этом спектакле я помню хорошо – я был одет в коротенькие штанишки, матроску и берет, с которого мама срезала помпон. Эта одежда превратила меня в мальчика-паиньку из аристократической семьи. Революционно настроенный Гаврик (имени исполнителя его роли не помню, но знаю, что в Эстонии он не живет) был босой, носил рваные брюки, а на голове – белый парик. Так, первая моя роль – паинька, серьезный и заносчивый мальчик. Отец играл шпика, который назойливо пытался выудить из меня сведения о Гаврике и его дедушке.

Я всегда запоминал слова роли быстрее, чем папа, поэтому он подозревал, что я тайно учу текст ночью. Но у меня просто была хорошая память. С давних пор я легко запоминаю тексты, особенно эстрадных номеров, теперь это уже, очевидно, результат опыта и привычки.

Еще в далеком детстве я почувствовал интерес к театру, очевидно, я был в папу. Он держал дома много пар очков, носы, маски, парики, которые он использовал в самодеятельном театре. Я иногда часами стоял перед зеркалом, строя разные рожи, и разговаривал на каком-то непонятном языке. Так как моя няня просто заставляла меня учить наизусть стихи и басни – Пушкина, Лермонтова, Крылова, я знал много стихотворных и прозаических произведений. Моими слушателями обычно были мама, папа, тетя Нина, иногда некоторые наши гости. В то время, когда родители были заняты на работе, моя няня была со мной. Она часто рассказывала мне истории об актерах и театре, меня окружали книги и различные куклы. Я даже организовал домашний кукольный театр, надевал на руки перчатки или варежки с нарисованными лицами, изображал различные образы, придумывал тексты на разных языках. Чаще всего я вел представление на английском, хотя им совсем не владел. Иногда на бумаге рисовал лица, вырезал их ножницами, приклеивал к длинным палкам и начинал представление, беседуя с ними. Или прикрывал куском материи свое лицо и произносил придуманный мной диалог. К технике у меня интереса не было, игрушки мои состояли, главным образом, из кукол и гномиков, оловянных солдатиков, собачек, кошек и прочей ерунды.

Один случай из моей жизни заставил меня еще больше полюбить театр. Об этом хочу написать подробнее, потому что он стал как бы решающим в моем дальнейшем обращении к искусству перевоплощения. Мне всегда нравилось изображать других людей. Уже работая в театре, я был счастлив, когда мне удавалось создать интересные характерные типы. Мне нравилось менять парики, полностью изменять свою внешность, походку, голос… Видимо, первый заряд я получил уже в 1937 г. Мне было 8 лет, когда отец повел меня на дневное представление в «Глория палас» (сейчас там Русский драматический театр), где, как сейчас помню, я увидел актера, вышедшего на сцену. Это был итальянец Франкарди. Недавно мне подарили энциклопедию на французском языке, где перечислены сведения о клоунах и артистах варьете всего мира, и Франкарди там посвящена целая страница Его настоящее имя – Макс Фактори. Он итальянский еврей, родившийся в 1883 г. и умерший в 1942г. Он знакомил публику с искусством перевоплощения в Италии, выступал много лет во Франции и Америке. Я больше в жизни не видал артиста такого уровня, пожалуй, только Аркадий Райкин мог бы с ним конкурировать. Помню, на сцене «Глория палас» была построена высокая большая кафедра, покрытая со всех сторон разноцветной материей. Артист вышел на сцену, поклонился, встал за кафедру и обратился к публике (если не ошибаюсь, на немецком языке): «Дорогие зрители, я покажу вам известных поэтов, композиторов и политиков. О каждом скажу вам, используя их высказывания или стихи, чтобы вам было легче их узнать. Если узнаете, кого я изобразил, прошу вас здесь, в зале громко прокричать его имя». И началось представление. Зал принимал в нем активное участие, потому что публика в основном состояла из детей. Все кричали, аплодировали, комментировали образы, созданные Франкарди. Помню, как актер исчезал на секунду за кафедрой, и когда он появлялся - перед нами был совершенно другой человек. Он использовал маски, но менялось не только лицо, но и одежда. Парик, нос, борода и другие атрибуты, очевидно, соединялись между собой с помощью проволоки. Когда он менял личность, маска снималась вместе с бородой. Мы узнавали Гете, Лермонтова, Пушкина, Наполеона, Сталина, Бетховена, Чайковского и т.д. Текст Наполеона говорился по-французски, Пушкина – по-русски, Гете – по-немецки. Радость узнавания привела зрителей в такой экстаз, что они просто ревели.

Помню, что, придя домой, я пытался все это изобразить. Быстро смастерил из старых шапок и одежды родителей костюмы, нарисовал усы и бороду и весь вечер выступал перед домашними. Наконец мама не выдержала: « Прекрати, пожалуйста. Иди, наконец, спать! Посмотри, на кого ты похож – лицо красное, просто пылает, да у тебя прямо жар!» Это эстрадное представление лишило меня покоя на всю жизнь. Позднее, будучи уже профессиональным актером, я часто использовал в своих программах маски и перевоплощения.



HOME Kunst Bibliograafia Business Kogukond Haridus Perekonnad Ajalugu Organisatsioonid Mälestused Religioon Sport Varia
HOME Искусство Библиография Бизнес Община Образов. Семьи История Организации Воспоминания Религия Спорт Разное
HOME Art Bibliography Business Community Education Families History Organizations Memoirs Religion Sport Various