Mälestused-JutustusedВоспоминания/Рассказы
Memoirs/Stories
Mälestused-Jutustused
Я Илона Кингс (в девичестве Ужванская, в промежутке Вихманн). Во мне (уж не знаю, счастливо, причудливо, просто так ли) соединились гены нарвских Шапиро, тартуских Ужванских и рижских Миркиных (по маме). В 33-м году моя мать потеряла отца и, осознав свою ответственность за благополучие матери и младшей сестры, переехала в Эстонию в надежде найти и кров, и дом, и заработок. Все так и вышло.
Мама поступила в наш Тартуский университет, устроилась воспитательницей в еврейский детский сад и быстро влилась в разудалую компанию еврейской молодежи. (Надеюсь, что вы, уважаемый мой читатель, понимаете, что это запись не очевидца, а дочери, со слов своей матери, которые, к сожалению, уточнить невозможно: два года назад ее не стало. Ей было 90). Веселье (мама играла на рояле, была добра, жизнерадостна и общительна до последних дней), общие мероприятия, молодые люди…
Мама полюбила молодого Иосифа (Йози) Ужванского, немедленно впав в немилость к местным толстосумам: мол, такой знатный род и какая-то там Миркина… (одним словом, наднациональная классика жанра).
У моей бабушки (маминой мамы) были два брата: один жил в Латвии, воевал, был смертельно ранен. Его выходила простая русская женщина из российской глубинки. Выходила, на ноги поставила. Любовью, вниманием окружила. У них родились шестеро замечательных детей. Через какое-то время она осталась одна и воспитала всех детей, дав им образование. Мама переписывалась и с ней, и со своими двоюродными братьями-сестрами долгие годы. Младший, Ванечка, приезжал к нам в Тарту познакомиться, Наденька как-то отдыхала у нас в Эльве, потом переписывалась с мамой, пока не переехала с сынишкой в Израиль.
Другой мамин дядя был медиком. Он уехал во Францию, где стал лечащим врачом Леона Блюма, который в 1936 году сформировал во Франции правительство Народного фронта, был его премьер-министром. В 1939 году по приглашению дяди мама и мой будущий папа приехали в Париж, где задержались на несколько месяцев, за что им от меня большое человеческое спасибо. Факты, говорят, упрямая штука: я родилась в аккурат через девять месяцев после французского вояжа моих родителей.
В ту пору в Париже находился и Альберт Эйнштейн. Да-да, тот самый. Он дружил с маминым дядей, который помимо эскулапства имел не самое тривиальное хобби – моделировал всевозможные воздухоплавательные аппараты и публиковал свои статьи, самолично их иллюстрируя. Возможно, где-то здесь интересы доктора Динкина и физика Эйнштейна совпали, заложив основу доброй дружбе. Мама рассказывала, что Эйнштейн приходил к ним, а они наведывались к нему. Эйнштейн дурачился, устраивался возле рояля на шкуре и лежа играл на скрипке. Мама (я так подозреваю) аккомпанировала. Папа (тоже подозреваю) в эти идиллические часы сидел в накуренных винных погребах и с азартом дулся в карты (эта его картежная страсть передалась и мне. Спасибо ему!)
Но не стоит забывать, какой это был год. Германия еще не вторглась во Францию, но в воздухе, как говорится, пахло грозой. Мои родители покидают уже малогостеприимный Париж и едут поездом домой, в Тарту. Едут в одном вагоне с немецким генералом (если моя мама разбиралась в воинских званиях и погонах так же, как я, то генерал мог оказаться кем угодно – проводником, кондуктором и т.п.). Увидев своего попутчика, мама оторопела, но тот стал разговоры разговаривать, вопросы задавать: мол, кто такие, откуда и куда. Мой отец, человек прямолинейный, тут же во всем признался: евреи мы, говорит, из Прибалтики. А тот в ответ: «Какие вы евреи?! Женщина ваша, возможно, и еврейка, но вы точно адаптированы! Вы займитесь там у себя этим вопросом! Выясните, что к чему и кто кому!» (В скобках отмечу, что отец мой был высоким блондином со светлыми глазами, а его немецкий, по словам знавших его, был безукоризненным ).
Так что до дома мы доехали целыми и невредимыми, причем, как я уже говорила, втроем – мама, папа и я в утробном состоянии. Однако мы забыли о дяде. Эйнштейн вернулся к себе в Америку и тут же, используя свой авторитет, организовал вызов к себе маминого дяди. Это удалось. Дядя начал врачевать в Штатах и продолжал дружить со своим спасителем. А Спаситель, видимо, каким-то боком привязался к маме. Время от времени он писал ей.
Через полтора года после моего рождения началась война. Последним эшелоном мы по настоянию моего папы покинули Эстонию вместе с его родителями (оставшиеся на родине члены большой семьи были убиты) и отправились в Чувашию, которую я по сей день вспоминаю с большим теплом и чувством неизбывной благодарности за ту доброту, которую дарили мне чуваши в виде овсяной кашки, молока и душевной щедрости…
Война есть война. Переписка мамы не сохранилась. Осталось только одно письмо А. Эйнштейна к маминому дяде, пожелтевшее от времени, порвавшееся на сгибах, грустное воспоминание о тех временах, частичка жизни…
